Из палатки вышла дева
в васильковой нежной тоге,
подошла к воде, как кошка,
помочила томно ноги.
И медлительным движеньем
тогу сбросила на гравий,
я не видел в жизни жеста
грациозней и лукавей.
Описать ее фигуру
надо краски сорок ведер,
даже чайки удивились
форме рук ее и бедер.
Человеку же казалось,
будто пьяный фавн украдкой
водит медленно по сердцу
теплой байковой перчаткой.
Наблюдая хладнокровно
сквозь камыш за этим дивом,
я затягивался трубкой
в размышлении ленивом:
пляж безлюден, как Сахара,
для кого ж сие творенье
принимает, море, позы
величайшего томленья?
И ответило мне море: -
Ты дурак в пиру известном
мальва цвет свой распускает
в бескорыстии чудесном.
Этой щедрости извечной
знак божественного свитка,
так и девушки, мой милый,
грациозны от избытка.
Я зевнул и усмехнулся -
так и есть, из-за палатки
вышел хлыщ в трико громадном,
вскинул острые лопатки.
И ему навстречу дева
приняла такую позу,
что из трубки, поперхнувшись,
я глотнул двойную дозу.
Алексею Мамарину.