Среди шелков, парчи, флаконов, безделушек,
Картин и статуй, и гравюр,
Дразнящих чувственность диванов и подушек
И на полу простертых шкур,
В нагретой комнате, где воздух как в теплице,
Где он опасен прян и глух.
И где отжившие в хрустальные гробницы
Букеты испускают дух.
Безглавый женский труп
Струит на одеяло багровую живую кровь.
И белая постель ее уже впитала
Подобно призрачной, во тьме возникшей тени.
Как бледны кажутся слова.
Под грузом черных кос, и праздных украшений
Отрубленная голова на столике лежит, как лютик небывалый
И в пустоту вперяя взгляд, как сумерки зимой, белесый, тусклый, вялый.
Глаза бессмысленно глядят.
На белой простыне приманчиво и смело
Свою раскинув наготу,
Все обольщения выказывает тело, всю роковую красоту.
Подвязка на ноге глазком от аметиста
Как бы дивясь, глядит на мир
И розовый чулок с каймою золотистой
Остался точно сувенир.
Здесь в одиночестве ее необычайном,
В портрете, как она сама,
Влекущем прелестью и сладострастьем тайным,
Сводящим чувственность с ума.
Все празднества греха: от преступлений сладких,
До ласк убийственных, как яд.
Все то, за чем в ночи таясь в портретных складках
С восторгом демоны следят.
Но угловатость плеч, сведенных напряженьем
И слишком узкая нога,
И грудь и гибкий стан изогнуты движеньем
Змеи, завидевшей врага.
Как в ней все молодо,
Уже с судьбой в раздоре,
От скуки злой, от маяты, желаний гибельных,
Остервеневшей своре свою судьбу швырнула ты.
А тот, кому ты вся, со всей своей любовью
Живая отдалась во власть.
Он мертвою тобой, твоей насытил кровью
Свою чудовищную страсть.
Схватил ли голову он за косу тугую,
Признайся мне, прекрасный труп,
В немой оскал зубов впивался ли, торжествуя,
Последней лаской жадных губ.
В дали от лап суда, от ханжеской столицы,
От шума грязной болтовни,
Спи, мирно спи, во сказочной гробнице
И ключ от тайн ее храни.
Супруг твой далеко, но существом нетленным
Ты с ним в часы немые сна.
И памяти твоей он верен сердцем пленным,
Как ты навек ему верна.
Алексею Мамарину.