Михаил Минаев:
Захотелось сделать что-то хорошее по случаю 80-летия со дня рождения Булата Шаловича. На длинную историю у меня пока времени не хватило. Поэтому пока только несколько фраз, в которых попытался высказать своё отношение к Поэту, которые родились у меня как ответ в одном из интернет-форумов.
Мало сказать, что песни Булата Окуджавы разбудили мои желания играть на гитаре и петь, будучи ещё в пионерском лагере. Правильнее будет, что они научили меня думать о жизни, понимать и ценить её в различных проявлениях. Наверное, мне очень повезло, что «песенный» расцвет Окуджавы совпал с самым началом моей сознательной жизни.
Начиная с песенок-зарисовок о Ваньке Морозове, Лёньке Королёве, голубом шарике, солдатских сапогах, полночном троллейбусе, Охотном ряду и вплоть до гори огонь гори, открытой двери, сентиментального марша, славы женщине моей, дежурного по апрелю, часовых любви, Смоленской дороги, маленького оркестрика, былого (которого нельзя воротить), Моцарта, грузинской песни (извиняюсь, за вольные ассоциации названий) - всех и не упомнишь! А ещё повезло, что когда ещё ни на радио, ни на телевидении редко можно было услышать такие песни, нам несли их наши любимые пионервожатые. Мы-то по своей детской наивности часто даже и автора не знали! Зато легко могли отличить стоющую песню от жалкой пародии.
Значительно позже, во время учёбы в Университете, стало приходить более глубокое осмысление того, почему же эти песни так приходились по душе и нашим вожатым и нам - совсем ещё детям. А ещё - почему ни один слёт КСП не обходился без его песен. Да и сейчас, оглядываясь на прошедшие годы понимаешь, насколько важными стали песни Окуджавы для формирования мировозрения не одного поколения наших соотечественников.
Это только потом стало известно, что на его долю выпало столько испытаний! Террор 37-го лишил его родителей (отца расстреляли, мать сослали в карагандинский лагерь). Едва он перешагнул порог совершенолетия - грянула война. В 1942 после окончания девятого класса средней школы он добровольцем ушел на войну. Служил в запасном минометном дивизионе, затем после двух месяцев обучения был отправлен на Северо-Кавказский фронт. Был минометчиком, потом радистом тяжелой артиллерии. Ранен под городом Моздок. Его ломали цензурными и прочими преследованиями как сына "врага народа". Даже на работу после окончания университета ему удалось устроиться по распределению только учителем в деревне Шамордино и районном центре Высокиничи Калужской области, а затем - в одной из средних школ г. Калуги. В Москву он смог вернуться только в 1956 году после реабилитации родителей. Кровавые конфликты при распаде СССР не обошли стороной его родную Грузию (хотя родился он в Москве, но несколько лет прожил у своей тетки в Тбилиси и там же учился в Университете) и Армению - Родину его матери. Дикий разгул "нового" российского капитализма не разуверил его веру в человека и в любовь. И все испытания он встречал с достоинством и бесстрашием. Его даже сравнивали иногда с благородным дворянином ХIХ века. Да и сам он в своей прозе многократно обращался к героям и темам той эпохи.
Не случайно, на Бережке в одном из разделов в качестве эпиграфа приведены строчки из песни "Фотографии друзей":
Льются с этих фотографий
океаны биографий,
жизнь в которых вся, до дна
с нашей переплетена.
и ещё последние слова из этой же песни, которые можно отнести ко многим Поэтам с большой буквы:
Мы живых их обнимаем,
любим их и пьем за них...
...только жаль, что понимаем
с опозданием на миг!
Каждый пишет, что он слышит,
Каждый слышит, как он дышит.
Как он дышит, так и пишет,
Не стараясь угодить.
Так природа захотела,
Почему — не наше дело,
Для чего — не нам судить...
/Булат Окуджава/
С кем сравнить Окуджаву? Не с кем.
Булат Окуджава — первый среди трех равных, первый среди трех российских бардов, известных во многих странах мира: поэзию Окуджавы, Галича, Высоцкого постоянно издают за рубежом не только на русском, но и много переводят на иные языки.
«Мысль, которая неотступно идет за мной по пятам, — признался однажды Булат Окуджава, — которая меня мучает все время: «Дайте человеку жить, как ему хочется, ну что вы, ей-богу...» И темы практически всех его негромких песен — доброта, честность, любовь, милосердие. Что очень важно в песнях Окуджавы — он никогда не лжет.
Можно попытаться объяснить, почему в 1960-х годах такой бесспорный успех и всеобщее признание пришли именно к Окуджаве.
Булат сам провозгласил себя, осознанно или не очень, «дежурным» по «оттепели» 1960-х: «я дежурный... по апрелю». По сути дела, он стал ее песенным лицом, ее музыкально-поэтическим зеркалом. В каждой песне Окуджавы 1960-х сконденсирована та надежда, которую несла «оттепель», — весна тогда была одна на всех. И еще, пользуясь выражением самого же Булата, он «прогремел» потому, что помимо огромного таланта, в своих стихах и песнях обращался к личности, не ко всем, а к каждому в отдельности. А также потому, что темой его поэзии стала обыденная, повседневная жизнь, как, например, в песне «Полночный троллейбус» (1957), где город становится рекой, троллейбус — «плывет», а пассажиры в нем — «матросы». И на этом поэтическом фоне — главное — немыслимый, причем фантастически подлинный заряд авторского милосердия, доброты, искренности.
Когда мне невмочь пересилить беду,
когда подступает отчаянье,
я в синий троллейбус сажусь на ходу,
в последний,
случайный.
Полночный троллейбус, по улицам мчи,
верши по бульварам круженье,
чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи
крушенье,
крушенье.
Полночный троллейбус, мне дверь отвори!
Я знаю, как в зябкую полночь
твои пассажиры - матросы твои -
приходят на помощь.
Полночный троллейбус плывет по Москве,
Москва, как река, затухает,
и боль, что скворчонком стучала в виске,
стихает,
стихает.
Булат Шалвович Окуджава родился 9 мая 1924 года в Москве, в семье партийных работников (отец его — грузин, мать — армянка), жил Окуджава в доме № 43 по улице Арбат (Старый).
Этот двор и сам Арбат стали впоследствии одними из главных персонажей его поэзии. Он большую часть жизни прожил в Москве, в последние годы подолгу жил на даче в Переделкино, где сейчас Дом-музей Окуджавы.
Стихи Булат начал писать еще в детстве. «Это было задолго до войны, — вспоминает он. — Летом. Я жил у тети в Тбилиси. Мне было двенадцать лет. Как почти все в детстве и отрочестве, я пописывал стихи. Каждое стихотворение мне казалось замечательным. Я каждый раз читал вновь написанное дяде и тете. В поэзии они были не слишком сведущи, чтобы не сказать больше. Дядя работал бухгалтером, тетя была просвещенная домохозяйка. Но они очень меня любили и всякий раз, прослушав новое стихотворение, восторженно восклицали: «Гениально!»
Тетя кричала дяде: «Он гений!» Дядя радостно соглашался: «Еще бы, дорогая. Настоящий гений!» И это ведь все в моем присутствии, и у меня кружилась голова.
И вот однажды дядя меня спросил:
— А почему у тебя нет ни одной книги твоих стихов? У Пушкина сколько их было... и у Безыменского... А у тебя ни одной...
Действительно, подумал я, ни одной, но почему? И эта печальная несправедливость так меня возбудила, что отправился в Союз писателей, на улицу Мачабели.
Стояла чудовищная жара, в Союзе писателей никого не было, и лишь один самый главный секретарь, на мое счастье, сказался в своем кабинете. Он заехал на минутку за какими-то бумагами, и в этот момент вошел я.
— Здравствуйте, — сказал я.
— О, здравствуйте, здравствуйте, — широко улыбаясь, сказал он. — Вы ко мне?
Я кивнул.
— О, садитесь, пожалуйста, садитесь, я вас слушаю...
Я не удивился ни его доброжелательной улыбке, ни его восклицаниям и сказал:
— Вы знаете, дело в том, что я пишу стихи...
— О! — прошептал он.
— И мне хочется... я подумал: а почему бы мне не издать сборник стихов? Как у Пушкина или Безыменского...
Он как-то странно посмотрел на меня. Теперь, по прошествии стольких лет, я прекрасно понимаю природу этого взгляда и о чем он подумал, но тогда...
Он стоял не шевелясь, и какая-то странная улыбка кривила его лицо. Потом он слегка помотал головой и воскликнул:
— Книгу?! Вашу?! О, это замечательно!.. Это было бы прекрасно! — Потом помолчал, улыбка исчезла, и он сказал с грустью: — Но, видите ли, у нас трудности с этим... с бумагой... это самое... у нас кончилась бумага... ее, ну, просто нет... финита...
— А-а-а, — протянул я, не очень-то понимая, — может быть, я посоветуюсь с дядей?
Он проводил меня до дверей.
Дома за обеденным столом я сказал как бы между прочим:
— А я был в Союзе писателей. Они там все очень обрадовались и сказали, что были бы счастливы издать мою книгу... но них трудности с бумагой... просто ее нет...
— Бездельники, — сказала тетя.
— А сколько же нужно этой бумаги? — по-деловому спросил дядя.
— Не знаю, — сказал я, — я этого не знаю.
— Ну, — сказал он, — килограмма полтора у меня найдется Ну, может, два...
Я пожал плечами.
На следующий день я побежал в Союз писателей, но там никого не было. И тот, самый главный секретарь тоже, на его счастье, отсутствовал».
В 1934 году Булат переехал вместе с родителями в Нижний Тагил. Там его отец был избран первым секретарем городского комитета партии, а мать секретарем райкома. В 1937-м родители были арестованы; отец был расстрелян, мать сослана в карагандинский лагерь. Отец Булата так и не оговорил себя и не признал ни одного обвинения, в отличие от многих, арестованных вместе с ним. Булат Шалвович всегда хранил в ящике письменного стола копию дела отца, которую ему выдали в Свердловске в 1989 году.
После расстрела отца и ареста матери, которая до 1947 года пробыла в заключении, а с 1949-го по 1955-й — в ссылке, тринадцатилетний Булат был близок к безумию. Ведь он рос «фанатичным красным мальчиком», сочинял с десяти лет революционные стихи и романы, и ему не верилось, что страна могла так ошибиться. Тетке Булата пришлось даже на некоторое время выдумать версию о том, что родители не арестованы, а отправлены на Запад с секретным заданием.
После ареста родителей Окуджава возвратился в Москву, где вместе с братом воспитывался у бабушки. В 1940-м он переехал к родственникам в Тбилиси.
В школьные годы с 14-летнего возраста Булат подрабатывал статистом и рабочим сцены в театре, работал слесарем, а в начале Великой Отечественной войны — токарем на оборонном заводе.
В 1942 году, после окончания девятого класса средней школы в Тбилиси, Булат добровольцем ушел на войну. Служил он в запасном минометном дивизионе, затем после двух месяцев обучения был отправлен на Северо-Кавказский фронт. Был минометчиком, потом радистом тяжелой артиллерии. Был ранен под го-Родом Моздоком.
Булат ушел на войну в семнадцать с половиной лет. И когда до него дошло, что жизнь человека, оказывается, ничего не стоит все в нем взбунтовалось, и дальнейшую жизнь он посвятил тому, чтобы спорить и доказать, что человеческая жизнь — это самое-самое главное! Он доказывал это все время: песнями, стиха, прозой — всей силой своего исключительного таланта.
Самым тяжелым и страшным днем своей жизни Окуджава называл первый день на передовой. Когда он, семнадцатилетний вдруг осознал всю слабость и уязвимость человека.
Булат Окуджава пишет: «Я закончил девятый класс, когда началась война. Как и многие сверстники, отчаянно рвался на фронт. Вместе с другом мы каждый день наведывались в военкомат. Нам вручали повестки и говорили: «Разнесете их по домам, а завтра мы вас отправим». Длилось так полгода... Наконец, сломленный нашим упорством, капитан не выдержал и сказал: «Пишите свои повестки сами, у меня рука не поднимается это сделать». Мы заполнили бланки и отнесли их домой: он — ко мне, я — к нему.
Мне как-то смешно себя вспоминать и видеть себя — в обмотках, с кривыми ногами, с тонкой шеей, с большой пилоткой на голове, мечтавшего всю войну иметь сапоги и так и не получившего их... Когда первый день я попал на передовую, и я, и несколько моих товарищей — такие же, как я, семнадцатилетние — очень бодро и счастливо выглядели. На груди у нас висели автоматы, и мы шли вперед, в расположение нашей батареи, и уже представляли каждый в своем воображении, как мы сейчас будем прекрасно воевать и сражаться. И в этот самый момент, когда наши фантазии достигли кульминации, вдруг разорвалась мина, и мы все упали на землю, потому что полагалось падать. Ну, мы упали, как полагалось, а мина-то упала от нас на расстоянии полукилометра. Все, кто находился поблизости, шли мимо нас, а мы лежали. Потом мы услышали смех над собой. Встали и тоже пошли. Это было наше первое боевое крещение...
Война — вещь противоестественная, отнимающая у человека природой данное право на жизнь. Я ранен ею на всю жизнь и до сих пор еще часто вижу во сне погибших товарищей, пепелища домов, развороченную воронками землю... Я ненавижу войну...
Потом уже, впоследствии, когда я стал писать стихи, первые мои стихи были на военную тему. Много было стихотворений - Из них получились песни... Из некоторых. Это были в основном грустные песни. Потому что, я вам скажу, ничего веселого в войне нет».
Алексей Дидуров о Булате Окуджава: «Главным у Окуджавы, конечно кроме таланта, который выносится за скобки, была та идея, на которую он вышел, как солдат Второй Мировой войны, которая у нас называлась Великой Отечественной; и главная мысль его песен такова — человеческая жизнь что-то стоит, и это самое важное, что только может быть...»
Говорить о войне, как большинство фронтовиков, он избегал и с ветеранами общался крайне редко. С однополчанами он встречался всего дважды в жизни — в 1950-е и 1970-е годы, и оба раза с большим трудом находил темы для разговоров. Также избегал он петь на концертах «Здесь птицы не поют», даже по просьбе однополчан, говоря, что ее «трудно подобрать», а читал что-то совсем другое, например: «Гордых гимнов, видит Бог, я не пел в окопной каше...»
А тем временем на аэродроме Внуково-2, под развевающимися флагами почетный караул печатал шаг под музыку композитора Окуджавы — марш из кинофильма «Белорусский вокзал». Под музыку самоучки-гитариста, не знавшего даже нотной грамоты, проходили официальные государственные церемонии.
Первую свою песню «Нам в холодных теплушках не спалось» Окуджава написал в 1943 году на фронте, но кроме этой первой строчки от нее ничего не осталось. Вторая песня — «Студенческая песня» («Неистов и упрям») была сочинена уже в 1946 году, в актовом зале Тбилисского университета, где Булат одним пальцем стал подбирать мелодию на рояле к недавно написанному стихотворению.
Неистов и упрям,
Гори, огонь, гори.
На смену декабрям
Приходят январи.
Нам все дано сполна —
И радости и смех.
Одна на всех луна,
Весна одна на всех.
Прожить лета б дотла,
А там пускай ведут
За все твои дела
На самый страшный суд...
Булат Окуджава вспоминает: «Первая песня появилась в 46-м году, я тогда был на втором курсе университета. Мы пели старые дореволюционные студенческие песни: «Быстры, как волны, дни нашей жизни. Чем дальше, тем ближе к могиле наш путь...» Тогда я уже что-то писал, и у меня появилось стихотворение такого типа. Тут же придумалась и мелодия. Аккомпанировал я себе на фортепиано. Одним пальцем. Получилась песня, которую пели с удовольствием, но я не придавал этому ровно никакого значения...
Гитара появилась через десять лет. Меня тогда научили трем аккордам, и зародились мелодии. К какому-то стихотворению я придумал музыку, потом еще к одному, потом еще... Все это существовало с древности, и я ничего нового не открыл. Просто благодаря обстоятельствам я «прошумел»... Но с течением времени придут новые люди, и понадобится новое качество в этом жанре — он не погибнет...»
День Победы и свой день рождения — 9 мая 1945 года — Окуджава отметил в Тбилиси, у своей тетки, где он жил после возвращения с фронта. В Тбилиси Окуджава окончил экстерном среднюю школу и поступил на филфак Тбилисского университета, где учился с 1945 по 1950 год. (Он был комиссован осенью 1944 года из-за тяжелого второго ранения, первое ранение получил в ногу, в начале 1942-го). В День Победы с другими комиссованными студентами и своим товарищем-грузином они выпили две бутылки «Цинандали».
После окончания университета, с 1950 по 1955 год, Булат работал по распределению учителем в деревне Шамордино и районном центре Высокиничи Калужской области, затем — в одной из средних школ города Калуги. Там же, в Калуге, он был корреспондентом и литературным сотрудником областных газет «Знамя» и «Молодой ленинец».
В 1955 году были реабилитированы родители Булата Шалвовича, и в 1956-м он возвратился в Москву. Окуджава был членом литературного объединения «Магистраль», работал редактором в издательстве «Молодая гвардия», затем — заведующим отделом поэзии в «Литературной газете».
«Мой друг Борис Балтер работал тогда консультантом в «Литературной газете», — вспоминает Булат Окуджава. — Как-то он сказал: «Слушай, я хочу показать твои работы Старику». Так мы называли Константина Георгиевича Паустовского. «Покажи, — говорю, — если хочешь, только страшно».
И действительно, было страшно. К.Г. Паустовского я всегда считал мэтром и пытался его глазами взглянуть на то, что предназначалось лишь для близких людей. Но Балтер уехал уже с рукописью в Тарусу. Вернулся, сказал: «Старик просил тебя привезти».
В гостях у Константина Георгиевича мы прожили три дня. Он тогда уже был болен, близкие, естественно, старались его уберечь от лишних встреч, разговоров. Все равно вокруг него было много молодых. Он готов был поддержать каждого, кто искал свой путь в искусстве.
Помню какой-то сарай, откуда-то взявшуюся гитару, наспех нарезанные бутерброды. Константин Георгиевич тайком удрал из дома... Что я тогда пел — не вспомнить, но сама атмосфера доброжелательности и доброты рождала песни».
В 1961-м Окуджава уходит со службы и целиком посвящает себя свободному творчеству.
В своей книге «Так неспокойно на душе» драматург Александр Володин пишет: «Я увидел его в гостинице «Октябрьская» в компании московских поэтов. Он поставил ногу на стул, на колено — гитару, подтянул струны и начал. Что начал? Потом это стали называть песнями Окуджавы. А тогда было еще непонятно, что это. Как назвать? Как рассказать об этом, что произошло в гостинице «Октябрьская»?
Окуджава уехал в Москву. А я рассказывал и рассказывал о нем, пока директор Дома искусств не полюбопытствовал, что это были за песни. Я изложил их своими словами. И вскоре в ленинградском Доме искусств был запланирован первый публичный вечер Окуджавы. Я обзвонил всех, уговаривая прийти.
— Что, хороший голос? — спрашивали меня.
— Не в этом дело, он сам сочиняет слова!
— Хорошие стихи?
— Не в этом дело, он сам сочиняет музыку!
— Хорошие мелодии?
— Не в этом дело!..
Перед тем как я должен был представить его слушателям, он попросил:
— Только не говорите, что это песни. Это стихи.
Видимо, он не был уверен в музыкальных достоинствах того, что он делал. На следующем вечере Окуджавы в Доме искусств стояла толпа.
— Что такое тут? — спрашивали прохожие.
— Аджубей приехал, — отвечали».
Впервые стихотворение Окуджавы было опубликовано в 1945 году в газете Закавказского военного округа «Боец РККА» (позднее «Ленинское знамя»), где в течение 1946-го печатались и другие его стихи. В 1953—1955 годах стихи Окуджавы регулярно появлялись на страницах калужских газет. В Калуге же в 1956 году был издан и первый сборник его стихов — «Лирика». В 1959-м в Москве вышел второй поэтический сборник Окуджавы — «Острова». В последующие годы стихи Окуджавы печатались во многих периодических изданиях и сборниках, книги его стихов издавались в Москве и других городах.
Окуджава написал более 800 стихотворений. Многие из них рождались вместе с музыкой, песен же у него насчитывается около 200.
С 1956 года Булат Окуджава одним из первых начинает выступать со своими песнями. Магнитофонные записи его песен сразу принесли Окуджаве широкую популярность. Они разошлись по стране в тысячах экземпляров. Его песни звучали в кинофильмах и спектаклях, в концертных программах, в теле- и радиопередачах.
Первый профессионально записанный диск Окуджавы вышел в Париже в 1968 году на фирме Le Chant du Mond, несмотря на сопротивление советских властей. В 1970-х годах понравившуюся Булату запись его песен сделали польские драматические актеры с очень бережной аранжировкой. Вместе с книгой о наших бардах «Поэты с гитарой» вышел диск песен в Болгарии («Бал-кантон», Болгария, 1985).
Но если не считать скромной пластинки 1966 года, то лишь с первой половины 1970-х стали выходить виниловые диски Окуджавы в СССР, когда поэт уже приближался к своему 50-летию. Эти диски:
Песни Булата Окуджавы. «Мелодия», 1966.
Булат Окуджава. «Песни». «Мелодия», 1973.
Булат Окуджава. Песни (стихи и музыка). Исполняет автор. «Мелодия», 1976.
«Песни на стихи Булата Окуджавы». «Мелодия», 1978.
Булат Окуджава. «Песни». «Мелодия», 1978.
Булат Окуджава. «Песни». Исполняет Булат Окуджава. «Мелодия», 1981.
Булат Окуджава. Песни и стихи о войне. Исполняет автор. Запись всесоюзной студии грамзаписи и фонограммы кинофильмов 1969—1984 годов. «Мелодия», 1985.
Булат Окуджава. «Новые песни». Запись 1986 г. «Мелодия», 1986.
Булат Окуджава. «Песенка, короткая, как жизнь сама...» Исполняет автор. Запись 1986 г. «Мелодия», 1987.
В настоящее время в Государственном Литературном музее в Москве создан фонд магнитофонных записей Булата Окуджавы. Этот фонд насчитывает 287 единиц хранения и составляет 160 часов звучания. Десятки песен Окуджавы, что часто звучат с кино- и телеэкранов, а также в спектаклях, прочно вошли не только в наш быт, но и в культуру России.
В своих воспоминаниях Окуджава пишет: «Это случилось в пятьдесят девятом году. Я работал в «Литературной газете». У меня уже были первые песенки и первая широкая известность в узком кругу. Это очень вдохновляло меня. Я очень старался понравиться именно им, моим литературным друзьям. Один из них, назовем его Павлом, позвал меня на свой день рождения. Были приглашены и некоторые другие сотрудники из нашего отдела литературы.
Я отправился к Павлу, конечно, вместе с гитарой и со своим ближайшим другом тех лет, начинающим писателем Владимиром Максимовым.
Мы добрались до Плющихи, нашли дом. Нам открыли дверь. Гостей было уже с избытком, и наши уже были здесь...
В доме Павла я был впервые, и родственники его мне были незнакомы. Судя по их лицам и разговорам, простые, милые люди, в основном из московских работяг. Они и преобладали за столом. А наших было мало, и они, конечно, старались не очень-то «высовываться» и не нарушать господствующего климата своим интеллектуальным вздором. Так, нашептывали друг другу всякие остроты и посмеивались украдкой. Только Володя Максимов был крайне мрачен.
Наконец, когда было достаточно выпито и съедено, отяжелевшие гости потянулись в соседнюю комнату. Мои подмигивали мне многозначительно. Я шел и понимал, что, по уже установив- шейся традиции, предстоит петь. Меня это в те года радовало. Я начал привыкать к интересу, который проявляли к моим песням мои друзья. Рядом двигался хмурый Максимов. Пока мы сидели за столом, я, зная о его пристрастии к спиртному, подумал, что наступил этот час и потому он так мрачен. Но оказалось, что он трезв, трезвее меня и всех остальных, и это было непонятно.
В тесной комнате кто сидел, кто стоял. Мне подали гитару-Все замерли. Я чувствовал себя приподнято, хотя, конечно, и волновался: очень хотелось угодить слушателям.
— Что же мне вам спеть? — спросил я, перебирая струны, — что-то сразу и не соображу...
— Может быть, «Сапоги»? — шепнул кто-то из своих.
Я подумал, что «Песенка о сапогах» — это военное. Это не ко дню рождения... И посмотрел на Максимова. Он был мрачен.
— Ну, «Неистов и упрям...», — подсказали снова.
— Нет, — сказал я, — начну-ка с «Последнего троллейбуса»... Все-таки московская тема...
«Когда мне невмочь пересилить беду...» — запел я. Максимов опустил голову. Выпевая, я подумал, что следующей будет «Песенка о Леньке Королеве». Да-да, подумал я, хоть и военная, но все-таки московская.
Я пел и попутно обмозговывал свой небогатый репертуар. И вот конец: «...и боль, что скворчонком стучала в виске, стихает...»— и последний аккорд. Кто-то из своих захлопал. И вдруг из дальнего угла крикнули требовательно:
— Веселую давай!.. «Цыганочку»!..
— «Цыганочку»! — загудели гости, и кто-то затянул «Ехал на ярмарку ухарь-купец...»
Я не понимал, что происходит. Стоял, обнимая гитару. Тут ко мне подскочил Максимов, дернул меня за руку и прошипел:
— Пошли отсюда!.. — и повел меня насильно в прихожую. — Давай одевайся! Скорей, скорей!.. Пошли отсюда!..
Мы вышли из квартиры. Ноги у меня были деревянные. Голова гудела.
— Я не хотел тебе говорить, — сказал, кипя, Максимов уже на ночной улице, — когда мы пришли, там, на столике в прихожей, лежал список гостей, и возле твоей фамилии было написано — «гитарист»!»
К развязанной в начале 1960-х годов травле Окуджава относился довольно легко и с иронией. В прессе тогда раздавались малопристойные и резкие высказывания: «А где, товарищи, метафора? Где царица поэзии?» «Последний троллейбус» — ни одного поэтического сравнения! И что это за скворчонок? Кто он такой? Он вообще — существует? Все, что он пишет, — банальность... Ах, какая игра слов: «Королев — король»!
«Больше всего, — вспоминал Булат Окуджава, — меня восхитила фраза в одном фельетоне: «За таким поэтом девушки не пойдут! Девушки пойдут за Твардовским и Исаковским». Я никогда не представлял, что есть такой критерий, — за кем пойдут Девушки...»
Несмотря на возмущенные реплики с литературной стороны, песни Окуджавы пелись и группами, и отдельными коллективами и в одиночку. И что всех поражало в первых песнях Окуджавы - это пушкинская простота.
Об истоках авторской песни Булат Окуджава пишет: «Не будет ошибкой сказать, что авторская песня идет от городского романса, от Аполлона Григорьева, еще раньше — от Дениса Давыдова. В XX веке из известных образцов, может быть, не стопроцентная, а все же есть связь с Александром Вертинским. Потом был некий вакуум, но традиция жила, она существовала и в конце 50-х годов вырвалась из подсознания, что ли, культуры... С легкой руки ЦК комсомола — там всегда быстро находят термины для явления, которое считают нужным прибрать к рукам, — стали нас звать бардами и менестрелями. Я же всегда имею в виду поэтов, напевающих свои стихи под аккомпанемент. Не барды, не менестрели... а поющие поэты или — точно, по-моему, придумал Высоцкий: авторская песня. Это понятие... охватывает и молодых самодеятельных композиторов, сочиняющих музыку к чьим-то стихам, и, как правило, к хорошим стихам, и исполнителей, поющих кем-то созданные песни, но в данной традиции...»
Окуджава часто сочинял свои мелодии без гитары, подбирая мотив на фортепиано по слуху. Именно так был создан по заказу режиссера Андрея Смирнова знаменитый марш для фильма «Белорусский вокзал». Однако режиссеру при первом исполнении песня Окуджавы не понравилась. Но присутствовавший при этом Альфред Шнитке сказал, что «в этом что-то есть». Потом этот марш в аранжировке Шнитке стал мощным финалом картины.
Быстрее всего, буквально за десять минут, Окуджава сочинил «Песенку о Леньке Королеве». Дольше всего сочинялась песня «Молитва» («Молитва Франсуа Вийона») — между появлением стихов и написанием музыки прошло три года.
С середины 1960-х Окуджава пишет киносценарии: «Верность» (в соавторстве с П. Тодоровским, Одесская киностудия, 1965); «Женя, Женечка и «катюша»» (в соавторстве с В. Мотылем, Ленфильм, 1967); «Частная жизнь Александра Сергеича, или Пушкин в Одессе» (в соавторстве с О. Арцимович, фильм не поставлен, 1966); «Мы любили Мельпомену...» (в соавторстве с О. Арцимович, фильм не поставлен, 1978).
Еще раньше в фильмах начинают звучать его песни. Более чем в 50 фильмах звучит более 70 песен на стихи Окуджавы, из них более 40 песен на его музыку.
На стихи Окуджавы писали музыку профессиональные композиторы. Например, очень популярной в свое время была песня В. Левашова на стихи Окуджавы «Бери шинель, пошли домой». Но самым плодотворным оказалось содружество Окуджавы с Исааком Шварцем («Капли Датского короля», «Ваше благородие», «Песня кавалергарда», «Дорожная песня», песни к телефильму «Соломенная шляпка» и другие).
В 1960-х годах Окуджава много работает и в жанре прозы.
«В прозе и в стихах я выражаю себя. В стихах — с помощью рифмы и ритма, в прозе — иначе. Разница только в форме...», — рассказывал Окуджава.
В 1961-м в альманахе «Тарусские страницы» была опубликована его автобиографическая повесть «Будь здоров, школяр» (отдельным изданием вышла в 1987), посвященная вчерашним школьникам, которым пришлось защищать страну от фашизма. Повесть получила отрицательную оценку официозной критики, обвинившей Окуджаву в пацифизме.
В конце 1960-х годов Окуджава обращается к исторической прозе. В 1970—1980 годах отдельными изданиями вышли его повести «Бедный Авросимов» (1969) — о трагических страницах в истории декабристского движения; «Похождения Шилова, или Старинный водевиль» (1971) и написанные на историческом материале начала XIX века романы «Путешествие дилетантов» (ч. 1. 1976; ч. 2. 1978) и «Свидание с Бонапартом» (1983). Он продолжал писать и автобиографическую прозу, составившую сборники: «Девушка моей мечты» и «Заезжий музыкант» (14 рассказов и повестей), а также роман «Упраздненный театр» (1993), получивший в 1994 году Международную премию Букера, как лучший роман года на русском языке.
К Александру Галичу Окуджава относился очень сдержанно, он высоко ценил некоторые его песни, но его отталкивал снобизм и своеобразное советское барство Галича. Особенно раздражало Окуджаву то, что Галич часто упоминал о своем участии в войне. (Галич был на многих фронтах с театром, но как Окуджава, в военных действиях участия не принимал.) Галич в свою очередь ревновал Окуджаву к его всенародному успеху, поскольку сам был популярен в основном среди интеллигенции.
Стихи с посвящениями составляют более трети наследия Булата Окуджавы, столько посвящений нет ни у одного русского поэта. Галич, пожалуй, единственный крупный поэт-современник, которому Окуджава так и не посвятил стихотворения.
Окуджава принципиально не бывал на слетах КСП, (несмотря на многочисленные приглашения). Очень редко, в исключительных случаях, он соглашался быть председателем или членом жюри. На подобных слетах его крайне огорчали вторичность, плагиативность, хоровые нетрезвые песни, выкрики типа: «Давай Высоцкого!»
Булат Окуджава: «Теперь я особенно не раздумываю об авторской песне: по моему мнению, сегодня ее больше нет. Есть массовое явление, потерявшее главные привлекательные черты, сделавшие ее в свое время «властителем дум» очень многих людей. Сейчас все играют на гитарах, пишут стихи (в большинстве своем плохие), поют их. Публика уже привыкла к человеку с гитарой. И каждый, кто берет в руки гитару, называется бардом, и (название это тоже нравится. Ко всему этому я лично не испытываю интереса. Считаю — жанр умер. Он оставил по себе добрую память, оставил имена и творчество нескольких истинных поэтов; как это всегда бывает, слабое ушло, сильное осталось, ну, и надо ценить и помнить то, что родилось и существовало в рамках данного жанра...
...Для меня, прежде всего важен Поэт. Поэт, который исполняет некоторые свои стихи под свою же мелодию. Именно поэтому я несведущ в том, что раньше называлось КСП, а теперь — движение авторской песни. Там ведь девяносто процентов просто исполнителей (очень, кстати, хороших); есть люди, которые пишут музыку на чужие стихи; есть те, кто пишет стихи, но, на мой взгляд, чаще — слабые (потому что хорошего много не бывает). Я никогда не был с этим движением особенно связан, хотя всегда уважал людей поющих...
Я не знаю, что такое — бард. Для меня все равно в первую очередь существуют стихи, и я могу рассуждать только о поэзии лишь потом — обо всем остальном. Квалифицировать жанр мне сложно. Вот Лев Анненский, например, специалист, — ему легче. А я никогда об этом не задумывался. Хотя меня и называют бардом, певцом, исполнителем — все это проходит мимо, все это очень условно (впрочем, меня это никоим образом не оскорбляет). Повторю, для меня существует Поэт, читающий свои стихи и напевающий их...» («Советская музыка», 1988 г., № 9).
Некоторые свои песни Окуджава «забывал», никогда не исполнял и запрещал включать в сборники. Одна такая шуточная песня, написанная в 1957 году: «Марья Петровна идет за селедочкой, около рынка живет, а над Москвою серебряной лодочкой новенький спутник плывет».
И другая, известная в свое время песня — «Ты в чем виновата?». Ее Окуджава написал после расставания со своей первой женой. Ровно через год после развода, день в день, его первая жена (которую, как и вторую, тоже звали Ольга и которой было всего 39 лет) умерла от разрыва сердца. Для Окуджавы это был один из самых тяжелых ударов в жизни.
Заботливой и любящей женой Окуджавы до последних его дней была Ольга Владимировна Арцимович — физик по образованию. У Булата Окуджавы было два сына, старший погиб в 1997 году. Младший сын — Булат (Антон) Булатович Окуджава — ныне музыкант и композитор.
О 60-летнем юбилее Окуджавы Юлий Ким пишет: «В мае 84-го года Булату исполнилось 60. Он, как обычно, никакого бума не желая, скрылся в дебрях Калужской губернии, но гости к нему все же прикатили — и сколько! и как!
Вооружившись видеокамерой, Ольга, жена, вместе с Булатом-младшим втайне от юбиляра объездили человек сто друзей и знакомых с просьбой к каждому поднять рюмку в честь именинника с небольшим монологом, подходящим к случаю. Получилось трехчасовое поздравление, и таким образом к Булату в его калужскую глушь кто только не приехал. Веня Смехов, например, говорил свой монолог, свесив ноги со сцены старой «Таганки». Два закадычных Юрия — Карякин и Давыдов — поднимали свои рюмки водки, расстелив газету с колбасой на парковой скамейке. Алла Борисовна в золотом пиджаке у себя дома за белым роялем спела Булату что-то про осень, красиво и просто. Замечательное вышло чествование.
Но еще замечательнее вышло оно через полтора месяца в зале ДК Горбунова в Филях — единственное место, где Булат согласился встретиться, так сказать, с народом в виде московских каэспешников, с которыми он давно дружил. Тысячный зал с балконом был битком. Булат сидел во втором ряду.
Он явился, несмотря на температуру 38 градусов, и геройски провел весь вечер — и концертную его часть, и застолье за кулисами человек на 80.
И вот было там, в финале концерта, такое стихийное действо. Уже отпел на сцене сам виновник торжества, уже загремели окончательные аплодисменты — и тут потянулись к Булату с цветами. Он стоял и принимал букет за букетом, складывая их на стул, и они уже не помещались, потребовался еще стул, а эта цветочная гора все росла и росла... Жванецкий — попозже, за столом — все-таки не выдержал и, встав, поднял рюмку.
— Дорогой Булат, пью за то, что ты все это получил при жизни.
Но дороже всех цветов был ему тогда один особый подарок. Вдруг из-за кулис на сцену вышел человек, весь откинувшись назад под тяжестью целой колонны из книг, которую он нес перед собой: 11 томов самиздата — в прекрасном переплете, отпечатанное типографским способом полное собрание сочинений, причем не только сочинений, но и всей критики, включая злобную! Единственный прижизненный многотомник. (На самом деле в собрании сочинений было не 11, а 12 томов. — Прим. авт.)
«Душа в заветной лире...» 160 лет тому назад его любимый Пушкин уже написал о нем, сразу от первого лица:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Все угадал гений: и песню, и гитару — и даже участие в Комиссии по помилованию».
А 9 мая 1994-го Окуджава праздновал свое 70-летие— в небольшом уютном зале, в окружении поклонников и друзей, и в присутствии некоторых, симпатичных Булату членов правительства. Звучали естественные для такого случая приветствия, речи и песни. Под конец Окуджава поднялся на сцену. Выглядел он смущенным, усталым и больным. Дождавшись тишины, он тихо поблагодарил публику и добавил, виновато: «Простите, но все это мне глубоко чуждо...»
За несколько месяцев до смерти Окуджава пережил подкосившую его трагическую гибель старшего сына, перед которым он всю жизнь чувствовал вину и о котором написал в стихотворении «Итоги» такие строки:
В пятидесятых сын мой родился,
печальный мой старший,
рано уставший, в землю упавший...
И не поднять...
После смерти сына здоровье Окуджавы сразу резко ухудшилось.
Булат Окуджава всю жизнь называл себя атеистом: «Я уважаю веру других людей и хочу, чтобы они также уважали мои убеждения», но в последние годы он много говорил с близкими о Боге. Скорее, он тайно, но был чрезвычайно предан Богу, и вера его была неосознанная, называемая другими именами, но явно ощущаемая в том свете, что изливается из его творчества. А все его творчество, бесспорно, — воспевание тех ценностей, что лежат в основе христианства, воспевание не «заученно-каноническое», а сверхталантливое. Да, он не знал, что такое церковь, зато он знал Бога.
Вот комната эта — храни ее Бог,
мой дом, мою крепость и волю.
Четыре стены, потолок и порог,
и тень моя с хлебом и солью.
И в комнате этой ночною порой
Я к жизни иной прикасаюсь.
Но в комнате этой отнюдь не герой,
я плачу, молюсь и спасаюсь...
Вере в Бога учила маленького Булата еще его няня, Акулина Ивановна. Об этом мы можем прочесть в «семейной хронике», так Окуджава определил жанр своего романа «Упраздненный театр»:
«Да что же ты, малышечка, расшалилси? — говорила Акулина Ивановна. — Аи не стыдно? Стыдно? Вот и славно, цветочек... А Боженька-то все видит и думает: что ж это цветочек наш расшалилси?.. Во как...»
Няня учила маленького Булата, которого она называла «цветочком» или «картошиной», только любви и нежности. И как это впоследствии прижилось: его стихи, положенные на музыку, полны света, любви, сострадания, нежности. Вот строчки Окуджавы, посвященные няне:
Акулина Ивановна, нянька моя дорогая,
в закуточке у кухни сидела, чаек попивая,
выпевая молитвы без слов золотым голоском,
словно жаворонок над зеленым еще колоском.
Акулина Ивановна, около храма Спасителя
ты меня наставляла, на тоненьких ножках просителя,
а потом я и душу сжигал, и дороги месил.
Не на то, знать, надеялся и не о том, знать, просил...
Василий Аксенов: «Творчество Булата заполнено религиозными символами, поющими его голосом на разные голоса. С религиозной, церковной стороны это может казаться косноязычием, но ведь и Моисей был косноязычен. Самое же главное состоит в том, что с артистической стороны эти символы звучат чистым серебром».
Крещение Окуджава принял в Париже, всего за несколько часов до смерти, по благословению одного из старцев Псково-Печорской лавры. Данное ему при крещении имя было Иоанн. Странное совпадение: в своей автобиографической прозе он предпочитал называть себя Иваном Ивановичем.
Отпевали Окуджаву в Московском храме святых бессребреников Косьмы и Дамиана, что в Столешниковом переулке. Похоронен Окуджава на Ваганьковском кладбище в Москве.
Один из православных священников прекрасно сказал по поводу религиозных взглядов Окуджавы: «Окуджава только думал, что он не верит. На самом деле его песни — это псалмы нашего века».
Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому, чего у него нет:
мудрому дай голову, трусливому дай коня,
дай счастливому денег... И не забудь про меня.
Пока Земля еще вертится — Господи, твоя власть! —
дай рвущемуся к власти навластвоваться всласть,
дай передышку щедрому, хоть до исхода дня.
Каину дай раскаянье... И не забудь про меня...
«Молитва», 1963
(Первоначально это стихотворение-песня называлось «Молитва Франсуа Вийона», поскольку в 1960-е годы советским поэтам молиться и обращаться к Богу запрещалось категорически). Леонид Жуховицкий: «Вернуть народу цель, смысл и радость жизни оказалось под силу только поэту. Булат удивительно чувствовал слово и вообще был великий мастер. Но это лишь малая часть его призвания. Ведь, трезво говоря, несколько поколений объединяли и удерживали от злобы и подлости принципы жизни, которые приходили к нам с песнями Булата. Люби человека, помогай человеку, восхищайся им и прощай его. «Возьмемся за руки, друзья...» Не слишком о том задумываясь, сколько десятилетий мы жили по Окуджаве. Если шестьдесят или семьдесят лучших его песен собрать вместе, получится светлое пророчество пушкинской силы, что-то вроде «Новейшего Завета»…. Прожектор, фонарик, свеча? Не знаю, но ровный свет идет вот уже четыре десятилетия, и дорога впереди отчетлива, насколько хватает нашего взгляда.
Надо сказать, поэт был необычным для России пророком. Никакой Серафим на перепутье ему не являлся, и глаголом сердца людей Окуджава не жег. Только добро, только любовь, только свет».
Пока вы возносите небу хвалу,
пока ускоряете время,
меня приглашает фортуна к столу,
нести свое сладкое бремя.
Покуда по свету разносит молва,
что будто я зло низвергаю,
я просто слагаю слова и слова,
и чувства свои излагаю.
Судьба и перо, по бумаге шурша,
стараются, лезут из кожи.
Растрачены силы, сгорает душа,
а там, за окошком, все то же.
В конце мая 1997 года, находясь в Париже с частным визитом в гостях у Анатолия Гладилина, Окуджава заболел гриппом, и его поместили в больницу. Последовали осложнения— стали вылезать старые болячки — астма, желудочные болезни, позже начала развиваться почечная недостаточность. Врачи дали печальный прогноз: улучшения ждать невозможно, так как у него был очень ослаблен иммунитет. И 12 июня 1997 года в Париже, в военном госпитале, в 22 часа по московскому времени Булат Окуджава скончался.
На третий день после смерти Окуджавы по радиостанций «Эхо Москвы» Илья Мильштейн говорил: «Как минимум для трех поколений русских людей он был своим поэтом, выразителем чувств самых заветных и убеждений самых выстраданных. Его смерть — для тех, кто дожил и до этой смерти — стала личной утратой. Невосполнимой, тяжкой и горестной...
У него было удивительное лицо: по-детски доверчивые глаза презрительные, насмешливые губы. В глазах отражался поэт, каким он был задуман, чистым, возвышенным и романтичным. Над жесткими складками у рта потрудились люди и годы. Так соединились в его стихах и мелодиях неповторимые интонации голоса и те несоединимые черты: беспечность и страдание, наивность и тоска, беззащитность и мудрость...
Само присутствие Окуджавы в городе, в стране, на планете, чуточку облагораживало действительность. Не намного, на миллиграмм. Но пока хватало. С уходом Окуджавы, теперь уже вне всякого сомнения, в России начинается настоящая, взрослая жизнь. Без Бумажных Солдатиков, Милосердных Сестер и Зеленоглазого Бога. Без жалости, без надежды и без пощады. А простодушная мудрость наша, детская доверчивость и насмешливая любовь умерли 12-го... во французском военном госпитале...»
Булат Окуджава объездил множество стран, выступал в Австралии, Австрии, Болгарии, Великобритании, Венгрии, Израиле, Испании, Италии, Канаде, Польше, США, Финляндии, Франции, ФРГ, Швеции, Югославии, Японии. Произведения Окуджавы переведены на множество языков и изданы во многих странах мира.
Булат Окуджава опубликовал более 100 статей и выступлений.
О нем опубликовано более 1000 статей и работ.
Он был членом КПСС (1955—1990); членом Союза писателей СССР (с 1962); членом учредительного совета газеты «Московские новости»; членом учредительного совета «Общей газеты»; членом редколлегии газеты «Вечерний клуб»; членом Совета общества «Мемориал»; членом-учредителем русского ПЕН-центра (с 1989); членом комиссии по помилованиям при президенте РФ (с 1992); членом комиссии по Государственным премиям РФ (с 1994); почетным доктором гуманитарных наук Норвичского университета в США (1990); почетным гражданином города Калуга (1996).
Награжден медалью «За оборону Кавказа»; орденом «Дружбы народов» (1984); Почетной медалью Советского фонда мира; Государственной премией СССР (1991); премией «За мужество в литературе» им. А.Д. Сахарова независимой писательской ассоциации «Апрель» (1991); первой премией и призом «Золотой венец» на поэтическом конкурсе «Стружские вечера» в Югославии (1967); призом «Золотая гитара» на фестивале в городе Сан-Ремо в Италии (1985); премией «Пеньо Пенев» в Болгарии (1990); Международной премией Букера за лучший роман года на русском языке— за семейную хронику «Упраздненный театр» (1994).
Имя Окуджавы присвоено малой планете (1988); Клубу болгарско-российской дружбы в городе Ямбол в Болгарии (1989).
Более 10 лет в день рождения Окуджавы 9 мая, во дворе (вернее, в том месте, где был когда-то двор Окуджавы, где он вместе с жильцами когда-то сажал деревья) собираются почитатели барда и поэта, поют его песни, читают стихи, воздавая тем ему должное уважение.
Словно про себя, про собственное творчество, написал Окуджава строчки песни из кинофильма «Белое солнце пустыни» (музыка Исаака Шварца) — «Не везет мне в смерти, повезет в любви...» Для того, бесспорно непреходящего творческого наследия, что оставил нам Окуджава, одинаково верно и то и другое.
Ваше благородие, господа удача,
для кого ты добрая, а кому — иначе.
Девять граммов в сердце, постой, не зови...
Не везет мне в смерти — повезет в любви...
ИСТОЧНИК: Истомин С., Денисенко Д. Самые знаменитые барды России. – М.: «ВЕЧЕ», 2002 г.
Михаил Минаев:
Захотелось сделать что-то хорошее по случаю 80-летия со дня рождения Булата Шаловича. На длинную историю у меня пока времени не хватило. Поэтому пока только несколько фраз, в которых попытался высказать своё отношение к Поэту, которые родились у меня как ответ в одном из интернет-форумов.
