Анюшка:
Свершилось! Я увидела воочию Щербакова Великого и Ужасного.
Что вам сказать, друзья? Возможно, неподготовленные люди, попавшие сегодня в Гнездо случайно, остались недовольны. Концерт был неприлично короткий. Сам Щербаков похож на неуклюжего земляного крота, которого против его воли вытащили из норки на поверхность и заставили что-то делать ("я самый последний крот, арьергард"). У него вечно что-то падает, он не может ничего спеть без своего талмуда с текстами, он не помнит ни слов, ни аккордов. Он поет только те песни, которые сам хочет петь, не отвечая вкусам слушателей. Он выражается словами типа "яства". Он даже не пытается шутить со зрителями или скрывать, что ждет окончания концерта. Такое впечатление, что он и фотографировать себя дает неохотно, и записки читает неохотно, и вообще поет неохотно... Кажется, что лишь сотворение стихов ему доставляет удовольствие. Это очевидно человек не от мира сего...
Но у него голос как у бога. Этот голос совершенно не вяжется с его внешностью, с его равнодушно-отрешенным общнением со зрителями. Этот голос, эти стихи и эта музыка выдают в нем гения.
Я понимаю, что, наверное, лучше слушать Щербакова в записи, чем ходить на его концерты. Но думаю, что мне исключительно повезло попасть на его концерт, ибо он сам признался, что поет в Москве примерно 2 (!) раза в год.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
МИХАИЛ ЩЕРБАКОВ
Оставлю всех, пройду повсюду,
пускай ни с кем, но не в долгу.
Себя раздам, тебя забуду —
мне все равно, я все могу.
А вот душа — она не может,
небесный свет в нее пролит,
Неясный зов ее тревожит, она поет, она болит...
/Михаил Щербаков/
Творчество Михаила Щербакова вызывает горячие споры. Некоторые считают, что он из всего поколения 1980-х - начала 1990-х годов наиболее точно соответствует понятию «поющий поэт», что именно он своим творчеством подвел итоги XX века и обеспечил переход авторской песни в век XXI.
Например, Юлий Ким весьма высоко оценивает творчество Щербакова. Окуджава, на вопрос о своих преемниках (а Булат Шалвович крайне не любил высказываться о преемниках, более чем скептически относился к авторской песне в России и ее будущему в целом; так Визбора, например, он как-то назвал «умелым выступальщиком»), в 1997 году, после того как он вслушался в песни Щербакова, сказал, что перспективы у авторской песни все же есть.
Александр Дулов о Михаиле Щербакове: «Я не знаю, пока не уверен, что то, что делает Щербаков, это явление такого уровня, как, скажем, Толкиен — явление мировой культуры. Может быть, это впереди... У Щербакова— замечательный, заслуженный успех. Я просто удивляюсь, как такие непростые песни могут такую популярность завоевать. Не понимаю. Это для меня загадка...»
Окуджава, Галич, Высоцкий, Визбор, Городницкий, Ким — каждый из наших больших бардов создал такой могучий свой песенный и душевный мир, что от него нельзя просто так отделаться, он в тебя вошел, тебя захватил. Каждый, кто берет гитару, не мог не слышать Визбора или Кима. Щербаков начинал под большим влиянием Кима. Он и сам этого не отрицает. Я думаю, и Окуджава на него в какой-то мере повлиял, может подсознательно...»
Порой Щербакова обвиняют в отступничестве от идеалов КСП и разных иных идеалов. Впрочем, положительные отзывы преобладают.
Сам Михаил Щербаков называет жанр, в котором он работает, просто песней, без определения «авторская» или «самодеятельная». Его любимые барды — Окуджава, Ким и Новелла Матвеева, любимые поэты — Бродский, Мандельштам и обэриуты.
Михаил Константинович Щербаков родился в Обнинске Калужской области в марте 1963 года. В 1988 году окончил филологический факультет Московского университета, отделение русского языка и литературы.
Щербаков пишет песни с 1978 года, всего он написал более 300 песен и стихотворений. Петь Щербаков начал практически сразу на запись. Ко времени окончания филфака МГУ у Михаила Щербакова была довольно стойкая репутация талантливого человека и замкнутого гения, который воздерживается от общения с поклонниками и принципиально не дает интервью.
В конце 1980-х специалисты по авторской песне говорили, что Щербаков не просто овладел умами интеллектуальной молодежи — причем не только студенчества, но и старших школьников, — и возродил «шестидесятнический» жанр авторской песни. В середине 1980-х Щербаков стал широко известен любителям авторской песни, хотя никогда не участвовал в фестивалях и конкурсах, не вступал ни в какие творческие объединения или союзы. Его называли «первым» или «главным из новых» бардов.
Одиночество океана, одиночество Творца — вот идеал «раннего» Щербакова конца 1980-х. Тогда жил бард, судя по его песням, странствуя, «в суматошном дорожном язычестве». Девиз «раннего» Щербакова — «иди куда хочешь и делай как знаешь». Михаил Щербаков эсхатологичен— бесспорно, он бард конца XX века или... конца мира?
Первый выход Щербакова на широкую аудиторию состоялся в 1987 году, после того как его песни на магнитофонных кассетах обрели огромную популярность. Возможно, этой популярности способствовало то, что Щербаков, один из немногих, нашел свою тему: о чем можно художественно говорить и петь во времена гласности — о любви, смерти и смысле жизни.
Мелодии Щербакова практически невоспроизводимы. А пытаться пересказать его песни не имеет смысла, все равно нельзя рассказать их точнее и короче, чем он написал.
Его друг Дмитрий Быков говорит: «Все, что делает Щербаков, это забалтывание бездны, пустоты. Он плетет паутину словес над пустотой, и мы от этого тащимся, и это прекрасно». Не такое ли ощущение возникает от его песни «После детства»?..
Почти не помню себя, но помню,
как виноград покорялся полдню,
как обмирали кроны, томился пруд.
И как напрыгался я в то лето,
пытаясь жердью, добытой где-то,
с верхушки снять особенно крупный фрукт.
Как высоко надо мной и жердью
шаталось то, что считалось твердью
и, расшатавшись, било в колокола...
А под пятой, то есть очень близко,
земля, имевшая форму диска,
напротив, очень ровно себя вела.
В пробелах память, но сквозь пробелы
нет-нет и выглянут, еле целы,
невесть откуда стрелы в чехле и лук,
медвежий клык (сувенир с Камчатки),
состав какой-то взрывной взрывчатки,
футбол зачем-то на стройплощадке вдруг...
Клубилась пыль, рикошетил гравий,
бил по мячу расторопный крайний,
и те на этих сыпались, как в дыму...
В итоге тех побеждали эти,
чему и радовались как дети,
как будто было радоваться чему.
В провалах память, но и в провалах
я различаю мазут на шпалах,
одноколейный пригородный разъезд,
рябину слева меж ив тщедушных,
ложбину справа — и нас, идущих
вдоль полотна, враскачку, на норд-норд-вест.
Легки подошвы. Среда нейтральна.
С произношением всё нормально.
За внешний вид — хоть завтра же к орденам.
В карманах ветер, в очах отвага.
Нас очень много, и вся ватага
не торопясь идёт по своим делам.
К чему я это? К дождю, конечно.
К похолоданью, не ясно нешто?
К часам, в которых чижик своё пропел.
К очередям в октябре на почте —
а там и к заморозкам на почве,
а там и к снегу, белому, как пробел...
О, завитки на обоях синих!
Пустая трата каникул зимних.
Тринадцать лет, испарина, ларингит.
Пора, когда не маяк, не возглас,
а лишь один переходный возраст
тебе и чёрный цербер и верный гид.
В ту пору часто, закрыв учебник,
я от амбиций моих ущербных
провозглашал решенным вопрос любой.
И заключал, что двойного смысла
иметь не могут слова и числа,
и пребывал отчаянно горд собой.
Но проходила неделя, две ли,
слова смещались куда хотели,
как А и Б, сидевшие на трубе.
И числа вновь обретали сложность.
И сознавал я свою ничтожность,
и изнывал от ненависти к себе...
С собою мне и теперь не слаще,
но не о нынешней мгле и чаще
веду я речи, не подводя черты.
Мосты потом — вколотить бы сваю.
Кто мы теперь, я примерно знаю.
Мне вот о чём скажи, собеседник, ты.
Скажи, разумник, поняв дельфинов,
освоив эпос угрюмых финнов,
передовых наслушавшись далай-лам,
кто были те, что по шпалам липким
до сей поры эшелоном гибким
не торопясь идут по своим делам?
Щербаков сделал следующий шаг вслед за Бродским. Бродский как-то сказал, что русская поэзия идет исключительно по пути просодии, просодия есть наше будущее. Только размер — все остальное уже изобретено, бесполезно писать матом или на стенах, уже все было. Щербаков сделал мелодии непременным компонентом поэтического текста и отказался при этом от традиционной строфики.
Песни Щербакова переполнены рефлексией. Одна из поклонниц Щербакова охарактеризовала его поведение, как проявление комплекса неполноценности, переходящее в манию величия. Щербаков практически неуязвим в своем одиночестве и, кажется, одновременно крайне измучен им. Он знаменует собой торжество индивидуума и... его отчаяние по этому поводу. Любопытно, что довольно стандартная позиция многих любителей Щербакова — это такая же, как и у барда, собственная сверхэлитарность: «мне неприятно, чтобы это еще кто-нибудь любил».
Я чашу свою осушил до предела;
Что было — истратил дотла.
Судьба подарила мне все, что хотела,
И все, что смогла, отняла.
Подобно реке я блистал на свободе,
Прекрасной мечтой обуян,
Мой путь состоялся, река на исходе,
И виден вдали океан...
Выступает Михаил Щербаков или один, или с Михаилом Стародубцевым. (Стародубцев играет на различных музыкальных инструментах: вторая гитара, фортепиано, синтезатор, флейта и ударные.) Щербаков побывал с концертами в США, Канаде, Израиле, Германии и Франции.
Сочинением песен Щербаков занимается профессионально, в том смысле (помимо иных смыслов), что другой работы, кроме сочинительства, и иных источников дохода, кроме концертов и продажи дисков, кассет и песенно-стихотворных сборников, у него нет. Стихи Щербакова публиковались в журналах «Знамя», «Октябрь», «Огонек» и других.
Из книг Щербакова наиболее интересны «Вишневое варенье» (1990), «Нет и не было яда» (1992) и «Другая Жизнь» (1997).
По-прежнему свободный свой разбег
Сверяя с параллелью голубою,
Плывет неутомимый наш ковчег,
Волнуемый лишь смертью и любовью.
Воистину ничем не дорожа
За этим легкомысленным занятьем,
Мы верим, что не будет платежа,
Но если он и будет, мы заплатим.
Чего бояться нам — тюрьмы, тоски,
Ущерба очагу, вреда здоровью?..
Но это всё такие пустяки
В сравнении со смертью и любовью.
(1988)
ИСТОЧНИК: Истомин С., Денисенко Д. Самые знаменитые барды России. – М.: «ВЕЧЕ», 2002 г.
