У окна - безымянное древо, дворняга от флоры и мы с ним порой
друг на дружку глядим как бараны, смущенные новых ворот мишурой,
что для дерева есть с точки зренья науки - довольно большой комплимент,
для меня же, напротив - хотелось бы верить, что нет.
За окном, как положено водится индустриальный пейзаж-поппури,
безымянное дерево - лучший свидетель всему, что творится внутри,
но поскольку оно даром речи не наделено, велика ли беда?
Для приватности - нет, но для пользы общения - да.
Через век или два, собирая каменья в ладонь, сортируя жнивье,
мы махнемся повадками старых знакомцев и каждый получит свое:
древо будет шуметь, упражняться в остротах, в макушке скрести до зари,
я же буду по ветру заламывать ветви внутри.
И никто не заметит вокруг перемены слагаемых в этой связи;
я останусь недвижим, я корни пущу и не выпущу, вообрази,
что вполне оправдаю безумьем, везеньем, желаньем списать на мираж
тот же дом, тот же день, тот же индустриальный пейзаж.

1997, Сан Диего